Я отмалчивался, камераден, до момента, пока не отпали последние сомнения: Бориса Ефимовича Немцова убила политика, он пал жертвой византийских интриг Кремля. Как ни кощунственно будет это звучать, но перед нами настоящая многоходовочка. Естественно, путинская.
Полагать, что убийство имело целью только остановить публикацию разоблачительного доклада о прямом участии Российской Федерации в войне на Донбассе, а следствие просто стряпает дело, дабы повесить его на определённого виновника просто, плоско, банально и примитивно. И, добавлю, просто неправдиво.
Факты и события разложены в этой публикации "Новой газеты". Фактура там изложена здорово, не мне спорить с московскими независимыми репортерами. Я же себе позволю( Collapse )
- Я закончил мединститут в 1991 году. На середину 1992 года зарплата моя - врача онколога 4,5 (четыре с половиной) доллара в месяц. Жена студентка и двое маленьких детей на руках. Слава Богу детей в детсаду кормили. Жена по утрам торговала газетами - зарабатывала больше меня. Родственники прислали 2 коробки картошки - на это и жили. Я честно не могу без ужаса смотреть на свои фото тех лет - весил 47 кг при росте 172 см.
- С 1991 года я веду семейный дневник. Недавно перечитала, как жили. Сами мы с Урала. В те годы глава нашей семьи был обычным рабочим на заводе, я — учителем: 13 января 1992 года. Со 2 января все цены отпущены, свободные. С продуктами плохо. Молоко, хлеб и крупы подорожали. Хлеб — от 1 рубля 80 копеек до 3 рублей 60 копеек, литр молока — 1 рубль 50 копеек, сметана — 68 рублей килограмм. Никто не берёт. Зарплату не повысили. Сахара и жиров нет уже два месяца. Сын и дочка закончили полугодие на «4» и «5». Мы работаем. 20 июня 1992 года. Денег нет, зарплату не дают с апреля. Мы почти голодаем, едим только хлеб и картошку. Цены растут. Хлеб — 11 рублей буханка, молоко — 12 рублей за литр, колбаса — от 130 до 180 за килограмм. Дочь сдала экзамены: на «5» — историю, диктант на «4». 11 июня 1993. Новости такие: дети успешно закончили учебный год. Муж работает на заводе, зарплата — 16 тысяч рублей, у меня — 6 тысяч. В магазине цены: хлеб — 24 рубля буханка, сахар — 430 рублей килограмм, колбаса — 1450 рублей килограмм, копчёная — 1950 рублей килограмм, масло сливочное — 1450 рублей. Дальше некуда. 20 января 1994 года. До сих пор мужу не дали зарплату за декабрь, мне не дали аванс. В ноябре у него было 80 тысяч, у меня — 130, а теперь мы уже 50 тысяч заняли. Хорошо, что есть картошка и другие огородные продукты, ими и живём. Хлеб — 280-300 рублей буханка, масло — 3500 рублей, колбаса — от 3200 до 4800 и выше, сахар — 700. Дети учатся хорошо, мы работаем. Зима мягкая, мало снега, температура -5-8 градусов. Заводы по России закрываются, наш на грани остановки. Ваучеры сдали в инвестиционный фонд Свердловской области. 7 июля 1994. Получила отпускные 362 тысячи. Дочери срочно надо зимнее пальто — 200 тысяч, мне плащ — 140 тысяч, сыну сапоги — 65-70 тысяч. Муж ещё не получил зарплату за июнь. Как жить? Хлеб белый — 420 рублей, чёрный — 380, колбаса — 7-11 тысяч, сахар — 700. Идут проливные дожди, всё залило, зелени много, а будет ли что в земле? До сих пор нет клубники, огурцов, мало тепла. Май был холодный, дождливый, июнь тоже, теперь и июль с проливными дождями. Мы ничего не покупаем, всё идёт только на питание. Самая крупная покупка дочке — зонтик за 14 500 рублей. 6 февраля 1995. Муж устроился на работу в другой город, так как на нашем заводе не платили 5 месяцев. Живём впроголодь на одну мою зарплату. Хлеб — 1 тысяча буханка, сахар — 2850 рублей килограмм, масло — 23-24 тысячи, литр молока — 700 рублей. Зима тёплая, только в октябре и ноябре было на удивление -20 градусов. 26 мая 1995. До 20 мая посадили картошку и овощи, так как май был тёплый, до +26 градусов доходило. Ребята уже купаются в пруду. Вечно сидим без денег, мужу ещё не заплатили за апрель. Хлеб — 1400 рублей, молоко — 2000, масло не знаю сколько стоит, не берём."
- А мы на Камчатке жили без газа, воды и света. Выходили во дворы, грелись у костра, на нем же и готовили. Бегали по хозмагазинам, доставали свечи. А когда уж дали свет - мама дорогая! Кухни от копоти свечей были темно-серыми!
- Я в 1990-е годы жила во Владивостоке какое-то время. Тогда отключали без конца электроэнергию по всему городу, проводили так называемые веерные отключения. Люди приходили с работы, а света нет, электроплиты не работают. Весь электротранспорт замирал. В универе, где я училась, зимой был жуткий холод и на лекциях все сидели в верхней одежде, иногда даже ручки не писали и поэтому всегда брали с собой карандаши. До сих пор помню, как сильно у меня мерзли ноги в аудитории.
- Чем мы питались дома? Мама покупала муку, самый дешевый говяжий жир и жарила лепешки. До сих пор помню этот мерзкий вкус говяжьего жира, который застывает во рту. На большее просто не хватало, в доме не было ни крупинки, ни макаронины. Однажды отец наловил рыбы – лещей, много – целую морозилку! ( Collapse )
– Всю жизнь руки по швам! Не смел пикнуть. Теперь расскажу…
В детстве… как себя помню… я боялся потерять папу… Пап забирали ночью, и они исчезали в никуда. Так пропал мамин родной брат Феликс… Музыкант. Его взяли за глупость… за ерунду… В магазине он громко сказал жене: «Вот уже двадцать лет советской власти, а приличных штанов в продаже нет». Сейчас пишут, что все были против… А я скажу, что народ поддерживал посадки. Взять нашу маму… У нее сидел брат, а она говорила: «С нашим Феликсом произошла ошибка. Должны разобраться. Но сажать надо, вон сколько безобразий творится вокруг». Народ поддерживал… Война! После войны я боялся вспоминать войну… Свою войну… Хотел в партию вступить – не приняли: «Какой ты коммунист, если ты был в гетто?». Молчал… молчал…
Была в нашем партизанском отряде Розочка, красивая еврейская девочка, книжки с собой возила. Шестнадцать лет. Командиры спали с ней по очереди… «У нее там еще детские волосики… Ха-ха…». Розочка забеременела… Отвели подальше в лес и пристрелили, как собачку. Дети рождались, - понятное дело, полный лес здоровых мужиков. Практика была такая: ребенок родится – его сразу отдают в деревню. На хутор. А кто возьмет еврейское дитя? Евреи рожать не имели права. Я вернулся с задания: «Где Розочка?» – «А тебе что? Этой нет – другую найдут». Сотни евреев, убежавших из гетто, бродили по лесам. Крестьяне их ловили, выдавали немцам за пуд муки, за килограмм сахара. Напишите… я долго молчал… Еврей всю жизнь чего-то боится. Куда бы камень ни упал, но еврея заденет.
Уйти из горящего Минска мы не успели из-за бабушки… Бабушка видела немцев в 18-м году и всех убеждала, что немцы – культурная нация и мирных людей они не тронут. У них в доме квартировал немецкий офицер, каждый вечер он играл на пианино. Мама начала сомневаться: уходить – не уходить? Из-за этого пианино, конечно… Так мы потеряли много времени. Немецкие мотоциклисты въехали в город. Какие-то люди в вышитых сорочках встречали их с хлебом-солью. С радостью. Нашлось много людей, которые думали: вот пришли немцы, и начнется нормальная жизнь. Многие ненавидели Сталина и перестали это скрывать. В первые дни войны было столько нового и непонятного…
Слово «жид» я услышал в первые дни войны… Наши соседи начали стучать нам в дверь и кричать: «Всё, жиды, конец вам! За Христа ответите!». Я был советский мальчик. Окончил пять классов, мне двенадцать лет. Я не мог понять, что они говорят. Почему они так говорят? Я и сейчас этого не понимаю… У нас семья была смешанная: папа – еврей, мама – русская. Мы праздновали Пасху, но особенным образом: мама говорила, что сегодня день рождения хорошего человека. Пекла пирог. А на Пейсах (когда Господь помиловал евреев) отец приносил от бабушки мацу. Но время было такое, что это никак не афишировалось… надо было молчать…
Мама пришила нам всем желтые звезды… Несколько дней никто не мог выйти из дома. Было стыдно… Я уже старый, но я помню это чувство… Как было стыдно… Всюду в городе валялись листовки: «Ликвидируйте комиссаров и жидов», «Спасите Россию от власти жидобольшевиков». Одну листовку подсунули нам под дверь… Скоро… да… Поползли слухи: американские евреи собирают золото, чтобы выкупить всех евреев и перевезти в Америку. Немцы любят порядок и не любят евреев, поэтому евреям придется пережить войну в гетто… Люди искали смысл в том, что происходит… какую-то нить… Даже ад человек хочет понять. Помню… Я хорошо помню, как мы переселялись в гетто. Тысячи евреев шли по городу… с детьми, с подушками… Я взял с собой, это смешно, свою коллекцию бабочек. Это смешно сейчас… Минчане высыпали на тротуары: одни смотрели на нас с любопытством, другие со злорадством, но некоторые стояли заплаканные. Я мало оглядывался по сторонам, я боялся увидеть кого-нибудь из знакомых мальчиков. Было стыдно… постоянное чувство стыда помню… ( Collapse )
bell_mess в Пять копеек про московское убийство
Я отмалчивался, камераден, до момента, пока не отпали последние сомнения: Бориса Ефимовича Немцова убила политика, он пал жертвой византийских интриг Кремля. Как ни кощунственно будет это звучать, но перед нами настоящая многоходовочка. Естественно, путинская.
